ЭДУАРД ЛИМОНОВ

В ПЛЕНУ У МЕРТВЕЦОВ

ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ

…мой будущий Иуда, один из двух моих Иуд, оказался сидящим сразу за мной. Так мы с ним познакомились. Он сразу щегольнул отличным знанием моего творчества: «А почему Вы, Эдуард Вениаминович, написали стихотворение „Саратов“? Вы что бывали в Саратове?» – спросил он меня. Для того, чтобы прочесть стихотворение «Саратов» необходимо было получить в руки хотя бы единожды сборник стихов «Русское», изданный в штате Мичиган в 1979 году тиражом всего три тысячи экземпляров. Он читал, следовательно, этот редкий сборник. Тогда я не мог ответить ему ничего путного, пробормотал лишь что-то вроде… «Саратов? Ну поскольку это типично русский город…»

Теперь я могу ответить: «Из глубины времени я узрел будущее, Дима. 33 года тому назад (стихотворение написано в 1968 году) я узнал, что ты предашь меня в Саратове».

Когда за мною закрылась дверь в камеру №24 крепости Лефортово, 9 апреля, я вдруг припомнил концовку этого пророческого, как оказалось, стихотворения, и похолодел от ужаса...

САРАТОВ
Прошедший снег над городом Саратов
Был бел и чуден. мокр и матов
И покрывал он деревянные дома
Вот в это время я сошёл с ума
Вот в это время с книгой испещрённой
В снегах затерянный. самим собой польщённый
Я зябко вянул. в книгу мысли дул
Саратов город же взлетел-вспорхнул
Ах город-город. подлинный Саратов
Ты полон был дымков и ароматов
И все под вечер заняли места
К обеденным столам прильнула простота
А мудрость на горе в избушке белой
Сидела тихо и в окно смотрела
В моём лице отображался свет
И понял я. надежды больше нет
И будут жить мужчины. дети. лица
Больные все. не город а больница
И каждый жёлт и каждый полустёрт
ненужен и бессмыслен. вял. не горд
Лишь для себя и пропитанья
бегут безумные нелепые созданья
настроивши машин железных
и всяких домов бесполезных
и длинный в Волге пароход
какой бессмысленный урод
гудит и плачет. Фабрика слепая
глядит на мир узоры выполняя
своим огромным дымовым хвостом
и всё воняет и всё грязь кругом
и белый снег не укрощён
протест мельчайший запрещён
и только вечером из чашки
пить будут водку замарашки
и сменят все рабочий свой костюм
но не сменить им свой нехитрый ум
И никогда их бедное устройство
не воспитает в них иное свойство
против сей жизни мрачной бунтовать
чтобы никто не мог распределять
их труд и время их «свободное»
их мало сбросит бремя то народное
И я один на город весь Саратов
– так думал он – а снег всё падал матов
– Зачем же те далёкие прадеды
не одержали нужной всем победы
и не отвоевали юг для жизни
наверно трусы были. Кровь что брызнет
и потому юг у других народов
А мы живём – потомки тех уродов
Отверженные все на север подались
и тайно стали жить… и дожились…
Так думал я и тёплые виденья
пленив моё огромное сомненье
в Италию на юги увели
и показали этот край земли
Деревия над морем расцветая
и тонкий аромат распространяя
И люди босиком там ходят
Ины купаются. иные рыбу удят
Кто хочет умирать – тот умирает
и торговать никто не запрещает
В широкополой шляпе проходить
и тут же на песке кого любить
Спокойно на жаре едят лимоны
(они собой заполнили все склоны)
и открываешь в нужном месте нож
отрезал. ешь и денег не кладёшь
А спать ты ночью можешь и без дома
и не нужны огромные хоромы
и шуба не нужна от царских плеч
и просто на землю можешь смело лечь
и спи себе. и ихо государство
тебе не станет наносить удар свой
Конечно та Италия была
Италия отлична пожилой
Она. совсем другой страной была
совсем другой страной
Я образ тот был вытерпеть не в силах
Когда метель меня совсем знобила
и задувала в белое лицо
Нет не уйти туда – везде кольцо
Умру я здесь в Саратове в итоге
не помышляет здесь никто о Боге
Ведь Бог велит пустить куда хочу
Лишь как умру – тогда и полечу
Меня народ сжимает – не уйдёшь!
Народ! Народ! – я более хорош
чем ты. И я на юге жить достоин!
Но держат все – старик, дурак и воин
Все слабые за сильного держались
и никогда их пальцы не разжались
и сильный был в Саратове замучен
а после смерти тщательно изучен

БУКВА "К"

Если предположить, что я нахожусь в здравом уме, то сегодня 18 сентября 2001 года, где-то на полпути от одиннадцати до двенадцати часов дня. Зовут меня Савенко Эдуард Вениаминович. Нахожусь я в камере номер тридцать два следственного изолятора ФСБ России, в крепости Лефортово. Сижу на шконке, спиной к окну, на синем тюремном одеяле. Справа от меня лежит чеченский боевик Алхазуров Асланбек и читает книгу. Слева от меня лежит зэка Ихтиандр и спит. Прямо передо мной – дверь камеры. Над дверью висят на резинке восемь носок и одно вафельное полотенце. Вчера, раздевшись до трусов и представляя из себя неэстетичное зрелище, зэк Ихтиандр стирал, хлюпая водой, эти предметы, ныне висящие над дверью.

Меня перевели в эту грязную хату четыре дня назад, из чистенькой хаты. Чтобы было не противно моему взору, я очистил стену, в которой дверь, от трупов комаров и мух, в изобилии расплющенных на ней. Я также снял трупы и пятна со стены над умывальником, препоручив очистку оставшихся грязными стен моим сокамерникам. Но за два дня они не подвигли себя на подвиг. По-видимому им всё равно. Нижняя часть стен нашей камеры была когда-то окрашена зелёной масляной краской, краска облупилась, зэка истёрли её спинами, коленями и руками, вовсю дышали на неё и дымили, посему, пятнистая и облупленная, она имеет неприглядный вид. Верхняя часть нашей камеры была когда-то окрашена белой извёсткой, именно с извёстки я счищал трупы насекомых. Пятнистая и несвежая верхняя часть камеры, – как стены загаженного сортира также имеет неприглядный вид. В наилучшем состоянии яркий, цвета эрзац-кофе с молоком цементный пол нашей хаты. Он даже лоснится.